Мотор
Незабвенным родителям нашим!
Закат пылал за горбатыми сопками, огненными красками разливаясь по безмолвной речной глади. Семён Семёныч любил это время: каждый вечер выходил он провожать уходящий день, усаживался на крыльцо и, накинув на плечи пиджак, с упоением потягивал папиросу. Какая-то завораживающая, чарующая сила тянула его к этим берегам, словно опоила сладким дурманом, в котором отзывались привкус лёгкого дымка из далёкого детства и ласкающий слух отзвук лодочных моторов с дальних проток. Долгие четыре года он не был в родных краях. Истосковался по реке, по ветру, что хлещет в лицо, когда мчишь на моторе, задушевным разговорам у костра, над которым бурлит в котелке ароматная ушица. Будь его воля, ни на какие блага мира не променял бы реку Лену и свой деревянный дом с верандой в Верхнем Бестяхе, но увы, порою не всё зависит от нас.
Ранним утром 1960 года его вызвали в Якутский комитет партии. Вроде бы обычное дело для коммуниста, и в город Семён Семёнович ехал без тревожных мыслей, однако на партийном заседании его ожидал серьёзный разговор. Партийной комиссией было принято решение направить Козлова Семёна Семёновича в отдалённый Мирнинский район председателем совхоза «Новый», создаваемый как сырьевой придаток алмазной отрасли. Из выступления красноречивого партийного руководителя стало понятно, что и совхоза-то ещё как такового нет, хотя и нужен он был уже «вчера», и форсировать все события необходимо в кротчайшие сроки. Важным аргументом по принятию решения партийной комиссии выступил тот факт, что Козлов имел за плечами многолетний опыт работы в должности председателя Бестяхского сельского совета, являлся грамотным хозяйственником и управленцем. Не упустили из виду и прекрасное знание им якутского языка. Партия отказов не терпит. Можно было, конечно, возразить, мол, «куда с пятью ребятишками мал мала меньше на необжитое место в тьму тараканью!». Можно-то можно, только прежде положи партбилет на стол!
Четыре года отдал Козлов совхозу «Новый». Места там особые, природа суровая, ещё не тронутая, дикая, и вроде тоже Якутия, а нет: тут и тайга другая, и воздух иной. А главное, реки, реки ему не хватало, простора, шире этой необузданной! Так и простоял его лодочный мотор без дела все четыре года, заваленный домашним хламом.
Отстроили «Новый», вернулся Козлов в Верхний Бестях, его опять в обком. Вместо благодарностей долго промывали мозги, будто готовили к чему. Так и есть: опять партия направила на сложный участок, да не в тёплое правление, а в исправительную колонию. Постановили, мол, коммунисты всегда должны быть на передовой, а в МВД – «кадровый голод»!
«Не лучшее место, но главное – дома!» – рассуждал Семён Семёнович. Глянешь кругом, вдохнёшь – тепло по телу разливается. Здесь отец его с малых лет охотничьему промыслу обучал, ночами у костра про гражданскую рассказывал, и здесь он, Сенька Козлов, свою первую любовь повстречал. Встретил – и уже никогда с ней не расставался. Так в их роду повелось: коли полюбил, так на всю жизнь!
– Чего домой не идёшь? – окликнула Семёна супруга. – Холодно уже. Смотри, протянет – будешь со спиной маяться.
Мужчина затушил о порог окурок, прошёл в дом и, потирая руки, лукаво прищурился:
– Сейчас бы омулька малосольного под картошечку. Ну, на край – щучки жареной. Ну, про тугунка лучше помолчу!
Супруга улыбнулась:
– Дня не прошло, как вернулись, а он уже о рыбалке! Вон, мотор твой в контейнере без дела пылится! Заводи да езжай!
Весь следующий выходной Козлов провозился с мотором. Крутил его, вертел, разбирал, смазывал, к вечеру поставил в бочку с водой и рванул шнурок стартера. Мотор закашлял, как столетний дед, забубнил, но всё же запустился и, набирая обороты, сердито зарычал. Козлов расплылся в улыбке, прислушался к ровному такту движка и утёр мазутной рукой вспотевший лоб.
– Вот это дело, это по-нашему!
Закончив с мотором, Семён Семёнович решил разобрать снасти. Работа кропотливая и требует определённой сноровки, благо помощники подросли, сыновья-погодки – Толик и Виталька. Мальчишки 14 и 13 лет быстро к этому делу приловчились: как заправские рыбаки растягивали сети, просматривали кольца, наплавы и собирали на рогатину. «Моё воспитание», – с гордостью подмечал Семён Семёнович, поглядывая на отпрысков. Отрадно было ему, что по его стопам ребята пошли и росли не нюнями подле мамкиной юбки, а настоящими мужчинами в его – казачью – породу! Думал, курил да косился на реку, а как потянуло свежестью – не удержался: сбежал к берегу, столкнул лодку в воду и, усевшись в неё, с чувством глубоко удовлетворения закрыл глаза. В приподнятом настроении он вернулся домой, плотно поужинал и уснул сладким сном.
***
Река ещё дремала под пуховым одеялом утреннего тумана, когда Семён Семёнович, взвалив на плечо мотор, быстрым шагом спустился по крутому склону к реке. Зажав в зубах папиросу, бережно, будто ребёнка, поставил мотор на песок и оглянулся на сыновей. Мальчишки, навьюченные снастями, едва поспевали за родителем. Козлов сейчас и сам напоминал озорного подростка с неуёмной энергией и азартным блеском в глазах. Уложив сети, закрепили мотор, расселись, и глава семейства, закатав рукава, крутанул стартер. Но движок, будто в насмешку над рыбаками, только презрительно чихнул в ответ. Разгорячённый мужчина стянул свитер, упёрся ногой в борт и с силой рванул стартер на себя. После нескольких десятков безуспешных попыток запустить движок Семён Семёнович с обидой сплюнул и, крепко ругнувшись, снял крышку с логотипом «Москва». Долго осматривал движок, протягивал тросики, склонялся то с одного бока, то с другого. Завершив ритуал, потёр руки и ещё раз рванул на себя стартер. Однако результат остался прежним, и надежда, что ещё минуту назад маленьким огоньком теплилась в душе Семёна Семёновича, окончательно развеялась с утренним туманом.
– Ну, чего расселись, как на именинах? Монах его! – искоса глянул на сыновей Козлов. – Собирайте манатки и домой! Видите, не говорит «Москва»!
Ругнувшись острым словцом и припомнив японскую мать, он с тоской глянул в сторону проток и принялся снимать мотор.
– Быстро вы! – хитровато улыбнулась супруга, когда дети с мужем вошли во двор. – Случилось чего?
– Случилось! – Семён Семёнович небрежно положил мотор на траву. – Его спроси, чего случилось! – добавил он нервно и, грузно умостившись на крыльце, закурил.
Вечером следующего дня Козлов, вернувшись с работы, даже не притронулся к ужину. Занёс «Москву» в дом и, взгромоздившись на старый табурет, начал шаг за шагом перебирать и просматривать все детали. Уже сумерки упали росой на прибрежные травы, когда Козлов установил движок в бочке и, настороженно взявшись за рукоять стартёра, рванул на себя. Движок запустился, запрыгал, и Козлов, с облегчением вздохнув, вынул из кармана папиросу.
– Ну вот же, можешь! Монах его!
***
Сложно передать, с каким детским нетерпением ожидал Семён Семёнович выходных. В предвкушении большого улова он ещё до утренней зорьки закрепил мотор на лодку. Подмигнув сыновьям, рванул рукоять стартера… Потом ещё и ещё! Но «Москва» не издала ни звука, кроме ответного «буль-буль» на каждый рывок стартера. Лицо Козлова побагровело то ли от злости, то ли от зорьки, что уже играла над сопками. Мужчина, помянув чёрта недобрым словом, произнёс короткую, но ёмкую речь, содержание которой не вполне входило в рамки нормативной лексики. Сыновья, не дожидаясь, молча похватали снасти и, пока отец, нахмурившись, бухтел, как лодочный мотор, и, пуская дым, морщился, уже взобрались на гору.
На следующий вечер над мотором колдовали уже трое: Семён Семёнович и его коллеги по новой работе. Мужчины громко спорили, перекрикивали друг друга и импульсивно размахивали руками.
– «Москва» – да эту серию вообще сняли с конвейера! Не оправдала себя!
– Ну расскажи мне ещё чего! Может, вообще минтай покупать предложишь? – недовольно высказался Семён. – Давайте уже по делу!
– А чего, я ж говорю: клапан менять надо, иначе пустое дело!
Консилиум затянулся. Козлов слушал, морщил лоб и молча черкал огрызком карандаша на мятом тетрадном листке советы «специалистов». По мере того, как список пополнялся, лицо его становилось всё угрюмее и мрачнее.
– Ведь делали же хорошие вещи! – не утерпев, выпалил в сердцах Семён Семёнович. – Что ж у нас всё через пень-колоду-то: если и есть что хорошее, так нет, обязательно подарим! Был же 49 мотоцикл, ну?! Умели же, делали, техника была – не подвёдет! Так ведь нет, продали Китаю! Э! – махнул рукой Козлов. – Что уж тут! Вы-то что скажете, мастера?
– В общем, так! – вытирая ветошью мазутные руки, заключил усатый здоровяк с выбритым затылком. – Я думаю, помпа: скорее всего, в ней загвоздка, хотя и другие моменты исключать не следует!
– Верно! – утвердительно закивал второй. – Заказывай запчасти в город, а главное – ставь поочерёдно и смотри, на какой детали движок хандрить начнёт! Хотя, – с некоторым сомнением в голосе добавил он, – визуально всё, вроде, нормально. Я, честно говоря, на крыльчатку грешил, так нет: она в норме!
***
В ожидании служебного УАЗ из Якутска, с которым должны были привезти запчасти на «Москву», время мучительно тянулось. Козлов прохаживался по кабинету, то и дело поглядывая через окно на просёлочную дорогу. Наконец долгожданная техника блеснула стёклами на солнце, выныривая из-за косогора.
Домой Семён Семёнович влетел, словно на крыльях. На ходу перехватил со стола варёной картошки и окликнул сына:
– Толик, давай за мной.
Они провозились до темноты. Усталые, но довольные переглянулись и поставили мотор в бочку. Разочарование наступило после десятка неудавшихся попыток. Движок будто издевался, даже в его надрывном кряхтении Козлову виднелась какая-то скрытая насмешка. Семён Семёнович нахмурился, губы его скривились в злобной улыбке. С заговорщическим блеском в глазах он разглядывал «Москву». Хотя внешне он выглядел спокойным, во взгляде его читалось нестерпимое желание превратить этот хитроумный механизм в груду искорёженного металла.
– Вот же, монах его! – негромко выдал Семён Семёнович, закурил и, тихо насвистывая что-то себе под нос, полез в ящик с инструментами. Толик и сообразить не успел, как отец набросился на движок и со всей пролетарской ненавистью принялся охаживать его молотком. В душевном порыве он непроизвольно выплеснул из глубины души несколько острых матерков, однако, искоса глянув на сына, тут же внёс небольшие поправки:
– Комсомольцы мать их! К бабке не ходи: в конце последнего квартала галопом собирали, за премию боялись! Ну это ж как надо было постараться, такую хрень замонстрячить, монах его!
Утром, снимая постельное бельё с веревки во дворе, Екатерина Густавовна не досчиталась одной. Она заглянула в собачью будку, но там, кроме собаки, похожей на старую доху, ничего другого не нашлось. Женщина занесла бельё в дом, сложила аккуратной стопкой на комоде. Приметив супруга, что с задумчивым видом стоял под окном, поспешила к нему.
– Семён! Слушай, ты не видел прос…
Она внезапно смолкла и, не в силах произнести ни слова, застыла в оцепенении. На белоснежной простыне, что она весь прошлый день выпаривала, стоя у горячей печи, были аккуратно разложены детали «Москвы». Как говорится, винтик к винтику. Сам Семён Семенович, глубоко погружённый в свои мысли, молча созерцал сложную техническую конструкцию. Екатерина Густавовна была женщиной интеллигентной, терпеливой, при муже и детях даже голос повышала редко, не говоря уже о непотребных ругательствах, однако сейчас у неё возникло непреодолимое желание позабыть про хорошие манеры и дать волю чувствам. Наверное, она так бы и поступила, если бы не сосед, что внезапно появился в ограде. Поздоровавшись с хозяевами, он поравнялся с Семёном Семёновичем и, почесав затылок, присел на корточки.
– Ух ты, эко ты его выпотрошил, Семёныч!
– Нашёл я, в чём тут подвох, – вытирая о брюки мазутные ладони, с каким-то загадочным подтекстом произнес Козлов. – Разобрался, наконец-то, будь он неладен, монах его!
– И чего было: клапан, насос, крыльчатка? – с интересом разглядывая детали, расспрашивал сосед.
– Тут без ста граммов не разберёшься.
Козлов достал из промасленной пачки мятую «беломорину» и пристально посмотрел на соседа.
– Слушай, помоги по землячеству.
– Какому? – слегка растерялся тот. – Ты же знаешь, я с Украины!
– У тебя « Москвич», у меня «Москва»!
– А, – потянул сосед с улыбкой, – ты в этом смысле! А чего надо-то?
– До Якутска надо!
– Чего, прям сегодня?
– Прям сейчас!
– Ты это в каком смысле?
– В прямом. Сейчас, говорю, надо!
– Ну так у меня, это, бензина нет. Бак совсем сухой!
– У меня возьми, в сарае бочка!
– Добре, возьму…
– Только не тяни, Петрович. Успеть надо, пока магазины не закрылись!
– Да я пулей, заодно узнаю: может, моей чего в городе надо.
– Вот ведь хохол – и тут свою выгоду отыщет!
– Катерина, – глянул в глаза супруге Семён Семёнович, – ты уж прости за простынь… Не злобься. Слово даю: завтра с рыбой будем! А простыня… Да монах с ней, с одной не убудет, на край – новую купим.
Вернулся Козлов из города поздно. Долго возился в сарае и уже потемну, скрипя половицами, прокрался в спальню и юркнул под одеяло.
– Ну, как съездили? – шёпотом поинтересовалась Екатерина Густавовна. Муж ласково обнял её и прижал к себе.
– Отлично, всё теперь будет хорошо! Не минтай же в продмаге покупать!
***
Гул мотора разлетелся над рекой. Разрезая килем волны, лодка быстро уходила от посёлка в сторону дальних проток. За мотором, сжав в зубах папиросу, гордо восседал Семён Семёнович. На носу шептались мальчишки и с улыбками поглядывали на счастливого родителя.
***
День удался на славу! Щука, крупный окунь и несколько осетров ещё били хвостами в ванной у крыльца. Младшенький, Сашка, с радостными криками хватал рыбу за хвосты. Семён Семёнович был очень доволен – пожалуй, первый раз с их возвращения в Верхний Бестях улыбка не сходила с его загорелого лица. Екатерина Густавовна любила мужа, и ей доставляло несказанное удовольствие видеть, как искрятся его глаза по возвращении с рыбалки. Женщина расхваливала рыбаков, обещала на ужин рыбный пирог с осетром. Она легонько тронула супруга за плечо:
– Упорный ты, Семён! Добился-таки своего, сделал всё ж этот мотор.
– Кстись, мать! – отмахнулся Козлов. – После комсомольцев там ловить нечего, после них – только на переплавку…
Глаза Екатерины Густавовны округлились.
– Как это? А на чём вы за рыбой…
– На моторе, на чём же ещё!
– На «Москве»?
– Да на какой «Москве», пусть черти на ней рыбачат! На «Нептуне», Катя, на «Нептуне»!
– Откуда же ты «Нептун» этот взял? У Мишки, соседа?
– Держи карман шире! Как же, разбежался Михась! У этого хохла снега зимой не выпросишь! У него мотор в гараже под брезентом пылится, а он за минтаем в продмаг ходит! Лучше сгноит, чем одолжит!
– У кого ж тогда?!
– Катюша, вчера в городе купил, последний забрал прямо со склада! Повезло, иначе не скажешь!
– А деньги откуда? – приглушённо спросила Екатерина Густавовна.
– Как «откуда»? У нас же была заначка!
– Господи! – невольно вырвалось у женщины. – Мы же на стенку откладывали, Сень!
– Да монах с ней, со стенкой этой! – сморщил лицо Семён Семёнович и, лукаво улыбнувшись, одарил супругу любящим взглядом. – Катюша, ну ведь жили ж до этого без стенки как-то? Скопим ещё! Живём на реке. Не за минтаем же…
***
Вечер догорал. Тёмными силуэтами громоздились вдали сопки и, сливаясь с чернеющими водами, врастали берегами в реку. Екатерина Густавовна сидела на крыльце, молча наслаждаясь закатом.
– Ну и ладно! – рассуждала она. – Ведь, и вправду, жили же без стенки. Подкопим, возьмём! Никуда, в конце концов, она не денется. Бог с ней! Главное – Сёма доволен и у мальчишек глаза светятся, сети с рыбой едва волокут, а уж от калитки кричат наперебой: «Мама, мама, смотри, сколько рыбы поймали»! Разве не в этом счастье? А деньги, стенки – это всё наживное. И день сегодня был такой замечательный, – неожиданно поймала она себя на мысли, вспоминая, как всей семьёй собрались за столом и, нахваливая её пирог с осетром, легко и душевно вели разговоры, подшучивали друг над другом.
Она была благодарна судьбе, которая дарила ей такие дни, ведь, как никто другой, знала им цену. Она не забыла, да и не могла забыть, как маленькой девочкой, прижимаясь к брату в кузове грузовика, со страхом смотрела в хмурое небо над Ладогой. Как самолеты с чёрными крестами на крыльях утюжили их колонну из пулемётов, как уходил под лёд грузовик с ленинградскими детьми.
Михаил СИВАНКОВ.
Ленск. Ноябрь, 2021 год.