Литературная страница: Ярославские четвертаки

На протяжении нескольких лет я собираю материалы для книги памяти по исправительным учреждениям Ленского района. Работа трудоёмкая и хлопотная. В архивах найдено достаточное количество материалов. К счастью, и очевидцев тех событий мне удалось разыскать немало, хотя жизнь раскидала их по разным уголкам нашей необъятной Родины, в том числе – по странам ближнего зарубежья, некогда входившим в состав СССР. Когда выйдет книга, сказать сложно, но уже сейчас эпизоды, вошедшие в неё, можно прочесть на страницах газеты. Речь пойдёт о нашем родном районе. Вряд ли кто интересовался жизнью по ту сторону лагерного забора. Скорее, напротив: каждый старался быть от неё подальше.

Начать я хотел бы с посёлка Ярославского. Уходя в сторону от приказов и постановлений, начну с того, что в 1970 году перед руководством МВД была поставлена задача: повышение нормы выработки продукции на территории Таловского леспромхоза. В связи с этим приказано в кратчайшие сроки организовать на территории Ярославского участок колонии-поселения ЯД 40/2, обеспечить проживание и охрану осуждённых. Благодаря отставному пенсионеру МВД Валерию Александровичу Лазареву мне удалось узнать фамилии личного состава охраны колонии, а работники архива МВД России по Республике Саха помогли установить их личности.

Хотелось бы начать с воспоминаний полковника в отставке, кандидата исторических наук, в недавнем прошлом – преподавателя Якутского филиала Юридического института МВД РФ Валерия Лазарева.

«После окончания Барнаульской средне-специальной школы МВД в 1970 году я был направлен на прохождение службы в Якутский ОИТУ (Отдел Исправительно-Трудовых Учреждений МВД СССР) в ЯД 40/7, посёлок Табага, на должность оперативного уполномоченного. Весной 1972 года меня в срочном порядке вызвали в штаб воинской части внутренних войск № 6582, где сообщили, что мне надлежит в двухдневный срок прибыть на новое место службы в посёлок Ярославский Ленского района. Тогда задавать вопросы было не принято: надел мундир, будь добр – исполняй приказ! Неоднозначно дали понять, что участок колонии поселения имеет стратегическое значение для данного региона. Знакомые подсказали, что в Ярославский на охрану ЯД 40/2 направили взвод контролёров-прапорщиков из внутренних войск. Со многими я был знаком по службе в военной части № 6582, с командирами взводов Овчинниковым и Тошкаловым. Из числа прапорщиков знакомыми были Басов, Волков, Витчинов, Кисляков, Мамонтов и Чайка.

Хоть и на перекладных, но прибыл я в срок. Как и полагается, доложился по всей форме. О начальнике колонии – майоре внутренней службы Семёне Иннокентьевиче Миронове – я был наслышан: биография ещё та! Ответственный, исполнительный и честный, таких обычно направляли на самые сложные участки в какую-нибудь глухомань. С ним – та же история: сначала – начальником ЯД 40/2 на участок «Промышленный» Кобяйского района ЯАССР, потом со всем спецконтингентом – сюда, в Ярославский. Миронов представил меня личному составу сотрудников ЯД 40/2, участка колонии поселения, и сразу: «Принимайте отряд, товарищ лейтенант!». Я хоть и был молодым офицером, но за плечами уже имел опыт работы с осуждёнными на оперативном поприще, а это дорогого стоило. Назначение на должность начальника отряда не сулило ничего хорошего, это я помнил из личного опыта: видел их в Табаге. Приходили раньше всех до подъёма и уходили после отбоя. На них – вся воспитательная работа: отрядник для зеков – что отец родной! И выслушает, и поможет, и пожурит, когда надо.

В ведомстве участка находились четыре одноэтажных барака и один двухэтажный для проживания осуждённых. Производительность труда и занятость осуждённых как главный фактор самого существования колонии оправдывали себя полностью. Все были задействованы на работах по двухсменному круглосуточному графику. Не переставая, работали семь пилорам, два столярных цеха по изготовлению оконных блоков, дверей, половой доски и вагонки. Выработка составляла 200 кубометров в сутки, что превышало суточную норму на 50-60%. Стоит заметить, что Ярославский в этот период уже был одним из крупнейших лесозаготовительных предприятий района.

Выяснилось: все осуждённые поселения (а это около двухсот человек) и были моим большим отрядом. Публика, скажем прямо, очень серьёзная! Все – с тяжкими статьями и сроками по двадцать пять лет, в прошлом – отпетая гопота: урки, воры, налётчики. Многим двадцатью пятью годами заменили высшую меру наказания – расстрел по амнистии 1953 года. Благодаря этим срокам за ними и закрепилось прозвище «четвертаки». Осуждённых на поселение перевели из посёлка Промышленного Кобяйского района, где они были заняты на строительстве газопровода.

Я стал изучать личные дела. Как обучали в школе милиции, завёл себе особую тетрадку, куда вносил пометки с характеристиками осуждённых, их увлечениями и особыми наклонностями. Не стану скрывать, личности были «незаурядные»: весь воровской цвет послевоенного времени со всего Советского Союза. Вот только некоторые:

Израиль Наумович Хайтов – дезертировал из армии с оружием, убил трёх человек.

Дмитрий Иванович Мурин-Якубенко – рисковый был парень, сорвиголова! Краденого коня привёл продавать на рынок, а хозяин опознал своего жеребца, позвал милицию, однако наряд не мог предположить, что простой конокрад окажется вооружён. При задержании преступника погибли пять милиционеров.

Вениамин Оглобличев – групповое убийство.

Василий Каверин…

Ларис Иванович Лобко…

Можно было продолжать бесконечно, пролистывая страницы их биографий. Многие из длинного списка осуждённых совершили преступления в молодости. В тяжёлые послевоенные годы подростки сбивались в группы. Одни выбирали новую жизнь, стройки и комсомольские путёвки, другие – уличные подворотни, воровские малины и банды. Мне часто приходилось слышать, как седые зеки сожалели о загубленных ими жизнях и прошедших мимо годах юности, сетовали на дворовые компании урок, с которыми связались, чтобы поблатовать, выделиться перед остальными ребятами и девчонками. Как результат – 25 лет лагерей, этапы, пересылки, сырые камеры, постоянная борьба за выживание, а в итоге – либо туберкулёз, либо нож под сердце.

Конечно, что скрывать: суровые условия сталинских лагерей внесли свой отпечаток в жизнь этих осуждённых. Однако в этом усматривались и свои плюсы: несмотря на то, что досиживали они на поселении, в среде их обитания по-прежнему царили свои понятия и законы – жестокие и беспощадные, благодаря которым устанавливались определённые правила, преступить которые было нельзя. Вот простой пример: все жители (и мы, работники колонии) знали, что за контингент трудится в поселке, однако наши дети спокойно бегали около поселения, просили у зеков выстругать им пистолет или ружьё. Женщины работали с осуждёнными на одном производстве. И ещё одно, на что особенно хочется обратить внимание: сейчас повсеместно кричат, что труд осуждённых был дармовой силой для государства. Ну, во-первых, им был предоставлен выбор, и сидели они не за кражу семечек. Во-вторых, как свидетель могу возразить. Несмотря на то, что часть заработанных средств зека уходила в доход государства, в леспромхозе осуждённый получал довольно приличную зарплату. Это зависело от места работы. Учитывая, что план перевыполнялся на 50-60%, в среднем зарплата осуждённого составляла от 150 до 400 рублей в месяц – при том, что моя была чуть более двухсот.

Всякое случалось, ведь люди есть люди, нечто человеческое им не чуждо.   Помнится, году в 1973 перед самым ледоходом осуждённый пропал. Весь посёлок на уши подняли, с ног сбились. «Ну всё, – думаем, – побег!». А тут участковый из Хамры звонит в штаб. Рассказывает странную историю. Сижу, говорит, в кабинете, вдруг залетает мужичонок. Гляжу – не из наших, не местный: лицо перепуганное, взъерошенный и прямо молит меня: «Гражданин начальник, не губите! Мне сроку осталось раз на локоть намотать. Если наши вертухаи хватятся, побег засчитают, наболтают мне по самую маковку, и опять с «добавкой» к хозяину на казённые харчи и нары. Позвоните, Богом прошу, гражданин начальник, скажите, что здесь я, не убёг!».

Как выяснилось позже, подопечный наш по льду за крепеньким в Хамру решил смотаться: в Ярославском-то спиртное тогда не продавали! Видать, думал, пока обед, незаметно туда и обратно обернётся, а тут Лена пошла. Ледоход полным ходом! Видит бедолага: дела плохи. Погоревал на бережку, намахнул стакан и побрёл в милицию к участковому, сдаваться!».

***

30 марта 1977 года участок колонии-поселения ЯД 40/2 был ликвидирован. В том же году на его месте размещается новое подразделение – «Спецкомендатура» наполняемостью до 200 осуждённых, называемых в народе химиками.

Из воспоминаний жительницы Ярославского Людмилы Егоровны Андреевой (Копыловой)

«Весной 1970 года в нашем посёлке был организован участок колонии-поселения ЯД 40/2. Директором Таловского леспромхоза тогда являлся Афанасий Афанасиевич Кусатов, и вся производственная деятельность колонии пришлась на его начало. В 1974 году в связи с увеличением производства и открытием цехов потребовались специалисты для работы с осуждёнными в качестве мастеров. Меня, девушку 24-х лет, приняли на должность мастера лесопильного цеха. На тот момент я уже имела опыт работы в этой сфере: окончила Иркутский лесотехнический техникум. Изъявивших желание работать с осуждёнными вызвали в штаб колонии на собеседование и инструктаж. Переписали, распределили, кто на каких участках будет трудиться, а потом заместитель начальника колонии по режиму Виктор Иванович Яровенко взял слово:

– Уважаемые жители Ярославского! Вам придётся трудиться бок о бок с осуждёнными, поэтому сразу хочу вас предостеречь. Эти люди большую часть своей жизни – кто двадцать лет, а кто и более, – отбыли в лагерях Магадана, в зонах особого режима, некоторые даже были приговорены к высшей мере наказания – расстрелу. На вид это такие же, как мы, люди, но в силу жизненных обстоятельств они всё ещё живут по тем законам, что царили в бараках ГУЛАГа. Это категория людей, которые живут по правилам, отступление от которых строго карается. Вы должны уметь разговаривать с ними и понимать, какое слово уместно произносить, а какое – нет.

С нами долго беседовали, всё объясняли подробно. Затем начальник отряда вкратце ознакомил с биографией осуждённых, с которыми нам придётся работать в цехах, рассказал, за что те были осуждены. В заключение начальник колонии произнес коротенькую речь:

– По всем сложившимся понятиям вас осуждённые никогда тронут. Но помните: за каждое неосторожно брошенное вами слово в их адрес им придётся отвечать перед своими. Возможно, даже поплатиться жизнью. Не забывайте это!

Скажу честно, беседа эта оказалась пророческой, позже мне пришлось в этом убедиться воочию.

Работали осуждённые очень хорошо. Никогда не опаздывали, не филонили и, как бы ни казалось странным, не болели! А тут в одном из цехов осуждённый порвал связку. На его место перевели молодого парня. Раньше мы его не видели. Скорее всего, работал на деляне. Парень был очень симпатичный – ну просто картинка! Высокий, кудрявый, брови чёрные. Разумеется, наши незамужние девчонки начали с ним флиртовать, и как-то между делом одна громко подшутила:

– Да ты всех нас в цеху красивше, ведь даже на девок не глядишь!

Конечно, ничего дурного она не хотела сказать: ляпнула, чтоб обратить внимание. Однако зеки настороженно переглянулись. Парень побелел, опустил глаза и молча перешёл в другой конец цеха. На следующий день наш красавчик не вышел, а позже мы с ужасом узнали, что вечером его пырнули ножом и в крайне тяжёлом состоянии отвезли в больницу. Начальник отряда пригласил нас к себе и ещё раз доступно объяснил:

– Никогда не говорите зеку в присутствии других осуждённых, что он красивый или симпатичный! Для чёткости поясню: в их среде «красивый» означает совсем не то, что вы имеете в виду!

В колонии была установлена строгая дисциплина. Офицеры и прапорщики круглые сутки опекали спецконтингент. На всех производственных объектах за ними вёлся жесткий надзор, и малейшая провинность строго наказывалась. Могло показаться, администрация колонии только и делала, что гнала производительность труда и выжимала из зеков последние соки за высокие показатели. Но на деле всё было совсем по-иному. Я возглавляла комитет комсомола Ярославского, входила в состав профкома, поэтому напрямую сотрудничала с ЯД 40/2 в плане воспитательной работы. Хочу отметить, что администрация колонии прикладывала все усилия, чтобы занять досуг осуждённых. Работали библиотека, баня, проводились вечера и собрания осуждённых. В поселковом клубе из числа осуждённых был создан небольшой духовой оркестр, многие были участниками местной самодеятельности.

На моей памяти был один интересный случай. Учитывая высокие показатели, в Ярославский (видимо, в качестве поощрения) приехали столичные артисты. Не простые – московские! Выступали они в клубе, пели, плясали, а в конце их оркестр просто зачаровал музыкой. В ответ руководитель местной самодеятельности предложил выступление нашего оркестра, который практически полностью состоял из осуждённых! Это был незабываемый вечер! Нашим хлопали даже московские профи, а их худрук лично пожал всем руки».

Михаил СИВАНКОВ.