4 февраля День рождения отметил ленский поэт и писатель Сергей Москвитин. Искренне поздравляем Сергея Владимировича и публикуем один из его рассказов.
В ВЕРХОВЬЯХ ХАМРИНКИ
Рассказ
– Виктор, мне нужен напарник! – объявляет мне Михаил. – Поехали на рыбалку! В верховья Хамринки! Там такая красота-а-а!
Последнее слово он так блаженно протягивает, закатывая глаза, что я загораюсь:
– А ничего, что у меня нет опыта?
– Опыт – дело наживное. Ничего сложного не будет. Простая физическая работа на свежем воздухе. Я всё покажу.
Михаил – это мой родственник. Брат жены. Родился, вырос и живёт в богом забытой деревеньке Хамра Ленского района Якутии. Симпатичный, коренастый, мускулистый. Прирождённый рыбак и охотник. Не чета мне. Я – рафинированный интеллигент, книголюб и домосед. А ещё я считаю себя эстетом, то есть человеком, неравнодушным к красоте во всех её проявлениях.
И я, конечно же, соглашаюсь.
Два дня уходит на подготовку. Смолим лодку-деревяшку, готовим сети. Бензин, провизия, спальники, тёплые вещи – продумываем всё до мелочей. С утра пораньше отчаливаем. Берём с собой двух собак. Они резво бегут за нами по берегу.
Наш путь начинается с устья Хамринки – места, где она впадает в Лену. Я беру в руки длинный деревянный шест с дюралевым наконечником, располагаюсь на носу лодки. Отталкиваюсь от берега. Моя задача – смотреть вперёд, огибать мели и валуны. Михаил заводит мотор. Он сидит на корме, управляя лодкой оттуда.
Я передвигаюсь стоя. Я – вперёдсмотрящий.
Лодка начинает движение, скользит по водной глади, и я лечу вперёд, ощущая себя деревянной скульптурой на носу старинного парусника. На мне – тёплый свитер, фуфайка, вязаная шапка и длинные резиновые сапоги-болотники, похожие на старинные ботфорты.
Так и хочется крикнуть:
– Мотор! Хлопушка!
И снимать кино.
Когда мы начинаем восхождение по Хамринке, первое моё ощущение именно это: я смотрю кино.
Конец сентября в Якутии беден на тёплые деньки: выпавший накануне снег так и не растаял на сизогорбых сопках. Мелкий моросящий дождик сменяется то мокрым снегом, то градом, который нещадно хлещет в лицо. И всё-таки очарование окружающей природы пересиливает уныние непогоды.
Осенний лес и в хмурый день особенный. А как живописны охристо-рыжие от обилия лиственниц берега! В пёструю палитру осеннего леса природа добавляет белила нетающего снега и зелень лишайников.
Хамринка то зеркально разливается по заводям, то вдруг бешено спадает с крутых перекатов, взбивая свою студёную воду в клочья белоснежной пены о булыжники каменного дна. Подниматься вверх по такой речке нужно крайне осторожно, тщательно всматриваться в коварное мелководье.
В верховья Хамринки забраться не так просто из-за множества порогов и перекатов, мелей. Деревянную плоскодонку нам зачастую приходится тащить за собою, перебредая мелководье. В местах, где уровень воды позволяет идти на моторе, мы не разгоняемся до большой скорости: с Хамринкой нужно держать ухо востро.
Опыт мне приходится нарабатывать попутно. Чуть не успел оттолкнуться шестом, увернуть в сторону – винт натыкается на камень и срезает шпонку из мягкой проволоки. Приходится останавливаться и ставить заново. Для этого у Михаила имеется целый моток отожжённой проволоки.
Первая остановка в пути – Тополово. Добротная избушка, большое костровище, лавочки. Кипятим чай на костре, завариваем лапшу – и двигаем дальше. Вечером устраиваем ночлег в зимовье у Гнилых озёр.
К этой избушке мы подплываем уже по темноте. Плыть по реке ночью жутковато. Вы только представьте себе: тихая звёздная ночь; гладкая, как зеркало, речная заводь и деревянная плоскодонка. Над вами – купол чёрного звёздного неба, пронзительный до дрожи, с дорожкой Млечного пути. Посмотришь вверх – восторг так и рвётся, выскакивает из груди, уносится ввысь. Посмотришь вниз – и сердце замирает от страха: там – второй звёздный купол, отражающийся в речном зеркале, живой и жуткий до дрожи, с дорожкой Млечного пути. Так непривычно ощущать его снизу, под собою. Сверху – космос, и снизу – космос. И вы – одни посреди огромной Вселенной в утлом деревянном судёнышке.
Костёр разводим у избушки.
Ночь в тайге, у костра. Что может быть поэтичнее?
Полная луна сквозь лёгкое облачко смотрится глазуньей на чёрной чугунной сковородке неба. Шкворчит костёр. Сердито потрескивает хворост, жалобно попискивают сырые поленья, охваченные рыжим пламенем. Танцуют искры. Ветер размахивает дымом,
как кадилом, швыряя его то в одну сторону, то в другую, не забывая при этом выедать нам глаза. Чёрный от копоти чайник поёт на костре таёжную песню…
Ужинаем и ночуем в зимовье.
На следующий день, у Старицы, встречаем бывалого охотника из Ленска, тоже Михаила. Лицо у него обезображено после стычки с хозяином тайги. Лесного зверя обнаружили и вывели на Михаила его верные охотничьи псы. Появление медведя было настолько внезапным, что напарник струхнул и, бросив ружье, резво вскарабкался на дерево. Топтыгин, увидев человека, встал на задние лапы и, угрожающе рыча, бросился в атаку. Михаил выстрелил, но неудачно, лишь ранил и разозлил зверя. Второй выстрел дал осечку. Косолапый подмял под себя человека и начал рвать когтями. Если б не собаки, задрал насмерть. Четвероногие друзья с такой яростью набросились на медведя, что тот вынужден был сначала переключиться на них, а потом и вовсе ретироваться.
Два года охотник отлёживался в разных больницах, лечился в Якутске. Сейчас его с трудом узнают друзья – настолько обезображено лицо. Но поражение не сломило этого человека. Тайга снова потянула к себе, и вот мы встречаем Михаила в тех же местах, в его охотничьих угодьях. Охотник ищет новой встречи с тем самым медведем. Поединок-реванш покажет, за кем будет победа.
Два дня пути – и мы на месте.
Избушка метрах в ста от берега. Это – наша «база». Выгружаем на берег весь «бутор», идём к зимовью. Оно – крошечное, на два спальных места. Маленькое окошко затянуто полиэтиленовой плёнкой, под ним небольшой столик. Печь, наверное, уже истомилась от желания погреть железные бока.
Весь сухостой у избушки уже вырублен, поэтому мы спускаемся на пустой плоскодонке ниже по течению. Находим сухую сосну и валим её двуручной пилой. Ствол распиливаем на чурки, перетаскиваем их в лодку. Возвращаемся, относим топливо к зимовью. Михаил колет дрова, а я развожу костёр на костровище. Обедаем – и в путь. Начинается рыбалка!
Михаил – сторонник напряжённого графика ловли рыбы, поэтому мы объезжаем с ним все ближайшие от табора рыбные места, так называемые курьи. Поднимаемся для этого километров на пять вверх по реке и спускаемся на такое же расстояние вниз. Ставим сети. Возвращаемся на базу.
Через несколько часов снова отправляемся в путь – проверять сети. Выбираем попавшихся благородных пятнистых ленков, серебристых крупночешуйчатых сигов и хариусов с радужными плавниками.
В первый день добываем около ведра рыбы. Внезапно холодает, старица покрывается льдом. Ноги в резиновых болотниках мёрзнут, несмотря на двойные шерстяные носки, а пальцы рук ноют от студёной воды и ветра.
Сети, расположенные вверх и вниз по течению от зимовья, осматриваем дважды: утром и вечером. Попутно вспугиваем уток: крикашей, чирков, гоголей, чернетей. Дважды видим издалека глухаря — желанную добычу любого охотника, но из пернатых удаётся подстрелить лишь рябчика.
Жарко натопленная к ночи избушка под утро выстывает так, что приходится вставать и снова разводить огонь. Я на такой подвиг не решаюсь: духа не хватает покинуть нагретый спальник. А Михаил знает, как заставить огонь не затухать как можно дольше: он на сухие разгоревшиеся поленья кладёт сырую чурку, и она нехотя тлеет до самого утра.
На третий и четвертый день неожиданно теплеет настолько, что ожившая мошкара тучами облепляет лицо и руки. В сети в основном попадает ленок, реже хариус и уж совсем редко доводится обнаруживать желанного сига. Из рыб второго и третьего сорта чаще других в сети забредает налим. Щука, как правило, сильно запутывает сеть и прогрызает в ней огромные дыры. Мелких окуньков и налимов отпускаем обратно.
Дважды в сетях застревает ондатра — водяная крыса. Это небольшой, размером с два кулака зверёк с длинным плоским хвостом, весьма симпатичный.
Выпавший снег здорово разукрашивает тайгу, густо облепляя ветки рыжих лиственниц. Осенний лес, подсвеченный снизу палой листвой, становится ещё наряднее.
Наша плоскодонка протекает всё сильнее, и утром лужицы в лодке покрываются прочными корочками льда. Встаём часов в десять, умываемся ледяной водой, кипятим чай, завтракаем. На проверку сетей уходит полтора-два часа. Потом солим рыбу. На обед готовим традиционное блюдо — уху из ленковых голов.
Похлёбка получается такой наваристой, что, когда остывает, превращается в студень. Отдельно готовим целое ведро ухи для собак. Четвероногие, набегавшись с нами, едят от пуза и заваливаются спать неподалёку от костра, с удовольствием вытягивая перед собой уставшие лапы.
После обеда и краткого отдыха снова проверяем сети и солим рыбу. Укладываем её в небольшой деревянный бочонок.
Каждый день в нашей «столовой» рыбный день. Завтракаем в избушке, обед и ужин готовим на костре. Надоела уха из ленков — жарим на сковородке прямо на раскалённых углях налима. Разнообразят меню солёный хариус и икра из разных рыб, засоленная в пол-литровой банке. Её, кстати, хорошо добавлять в ту же уху вместо крупы.
Однажды, возвращаясь на базу, поднимаемся вверх по Хамринке, медленно идём против сильного течения рядом с берегом, заросшим кустами. И я вижу чуть впереди, в каких-нибудь десяти метрах от себя на берегу медведя. Здорового! Он смотрит на меня, я – на него. Поворачиваюсь к напарнику:
– Мишка, медведь!
А Мишка не слышит: ветер не в его сторону, да и мотор рядом урчит. Снова кричу:
– Мишка, медведь! – и показываю на берег.
Наконец, он видит зверюгу. Хватается за ружьё, а оно заряжено дробью на уток!
Что делать? Перезаряжать?
Но тут медведь, совсем не испугавшись, не спеша разворачивается к нам задом и важно уходит в лес. Так, что ломаемые им кусты громко трещат. Дескать, бог с вами, живите…
А Михаил потом объясняет мне: даже если бы ружьё было заряжено пулей, стрелять в медведя было опасно. Ранишь – разозлится и несколько метров до лодки преодолеет махом. Не убьёт, так покалечит. А лодку разобьёт в щепки. Так что бог с ним, с Топтыгиным. Пусть живёт…
Перед тем, как возвращаться домой, Михаил показывает мне ещё одно место рыбалки – речку Юхту, которая впадает в Хамринку.
Речушка эта совсем крохотная, метров пять шириной, вся в мостках упавших деревьев. Мне то и дело приходится пригибаться, а то и падать на дно лодки, чтоб пропустить над нами поваленное дерево.
Михаил знает, куда меня везёт. Решил проведать своих знакомых рыбаков. Два земляка разбили палатку на берегу, единственной сетью перегородили речку от берега до берега и ждут, когда начнёт спускаться хариус. Лежат у костра, слушают транзистор и время от времени освобождают сеть от листьев.
Вот это рыбалка! По мне. Лежи себе и записывай приходящие на ум стихотворные строчки. А с Мишкой разве полежишь?
Но Михаил – другой. Ему совсем не улыбается сидеть на одном месте, без дела. Он предпочитает рыбалку активную, когда каждый день заполнен работой с утра до позднего вечера. Мне трудиться в таком режиме тяжело, но я постепенно втягиваюсь и под конец нашей таёжной жизни чувствую себя уже вполне сносно.
В верховьях Хамринки красотою якутской природы проникаешься особенно остро. Рыбная ловля – это всего лишь повод вернуться в эти ставшие родными живописные таёжные местечки, налюбоваться ими и до одури надышаться осенним пронзительным вдохновением.
Через несколько дней мы отправляемся в обратный путь, увозя с собой щедрые подарки якутской тайги – бочонок солёной рыбы и годовой запас ярких осенних впечатлений…
Сентябрь 2002, февраль 2024.
Сергей Москвитин
Фото из архива Сергея Москвитина